Хотя Орсон стремился только вперед, я косился на эти отверстия с подозрением. Во время грозы из них лились потоки воды с улиц и желобов, проложенных в возвышавшихся над городом травянистых восточных холмах. Сейчас, в хорошую погоду, эти стоки казались подземными переулками тайного мира, в котором можно было столкнуться с чрезвычайно странными путешественниками. Казалось, из любого отверстия вот-вот кто-нибудь выскочит и бросится на нас.
Надо признаться, у меня слишком богатое воображение, чтобы судить о вещах здраво. Иногда оно доставляло мне сложности, но куда чаще спасало жизнь.
Кроме того, бродя по этим дренажным трубам, вполне достаточным, чтобы вместить человека моего роста, я уже видел несколько странных вещей. Странных и загадочных. Таких, которые могли бы напугать и человека, начисто лишенного воображения.
Так как солнце неизбежно поднимается каждый день, моя жизнь должна была проходить в границах города, чтобы к рассвету я мог оказаться в надежно затененных комнатах своего дома. Учитывая, что местное население составляло двенадцать тысяч человек плюс три тысячи студентов колледжа Эшдон, наш городок был вполне достаточным полем для игры жизни; никто не назвал бы его стоячим болотом. Тем не менее к шестнадцати годам я знал каждый дюйм Мунлайт-Бея лучше, чем собственное лицо. В конце концов, стремясь избавиться от скуки, я нашел отдушину в том замкнутом кусочке мира, который оставил мне ХР; меня на какое-то время увлекли подземные ходы. Я излазил все дренажные трубы, представляя себя Призраком, крадущимся по царствам, раскинувшимся под парижским Гранд-опера. Правда, у меня не было его накидки, шляпы клошара, шрамов и безумия.
Но в последнее время я предпочитал оставаться на поверхности. Как каждому родившемуся на свет, мне предстоит довольно скоро отправиться под землю на постоянное место жительства.
Когда мы миновали очередное отверстие, Орсон внезапно прибавил шагу. След был свежим.
Устье, уходившее на восток, постепенно сужалось. В том месте, где Санта-Розита проходила под шоссе, ее ширина составляла всего двенадцать метров. Тоннель насчитывал более тридцати метров в длину, и хотя в его дальнем конце виднелся мерцающий лунный свет, вокруг царила кромешная тьма.
Видимо, чуткий нос Орсона не улавливал запаха опасности. Пес не рычал.
Но и не лез наобум. Он стоял у входа, опустив хвост, навострив уши, и напряженно вслушивался в темноту.
Я долгие годы бродил по ночам, беря с собой лишь кошелек с мелочью для нечастых покупок, маленький фонарик (на тот редкий случай, когда темнота была скорее врагом, чем другом) и сотовый телефон, подвешенный к поясу. В последнее время я добавил к этому джентльменскому набору еще кое-что: 9-миллиметровый пистолет «глок».
«Глок» висел под курткой в наплечной кобуре. Мне не нужно было прикасаться к пистолету, чтобы помнить про него; его вес давил на мои ребра, как опухоль. Тем не менее я сунул руку под куртку и сжал рукоятку жестом суеверного человека, дотронувшегося до своего талисмана.
Черную кожаную куртку дополняли черные кроссовки «Рокпорт», черные носки, черные джинсы и черный свитер с длинными рукавами. Я носил все черное не потому, что маскировался под вампира, священника, убийцу-ниндзя или голливудскую знаменитость. В этом городе по ночам имело смысл не только носить с собой оружие, но и держаться в тени, оставаясь как можно менее заметным.
Оставив «глок» в кобуре и не слезая с велосипеда, но поставив ноги на землю, я отстегнул от руля фонарик. У моего велосипеда не было фары. Я столько лет прожил в ночи и в комнатах, освещенных одними свечами, что моим привыкшим к темноте глазам редко требовалась помощь.
Луч проник в бетонный тоннель метров на девять. Проход имел прямые стены и потолок в виде арки. В его первой части не было ничего угрожающего.
Орсон вошел внутрь.
Прежде чем последовать за собакой, я поднял голову и посмотрел на машины, с ревом мчавшиеся на север и юг по шоссе № 1. Этот рев всегда казался мне одновременно возбуждающим и полным меланхолии.
Я никогда не водил машину и, вероятнее всего, никогда не буду ее водить. Во-первых, даже если бы я защитил руки перчатками, а лицо маской, ничто не спасло бы мои глаза от света фар встречных автомобилей. Во-вторых, я не смог бы проехать далеко на север или юг побережья, потому что не успел бы вернуться до рассвета.
С удовольствием прислушиваясь к этому шуму, я обвел взглядом широкие бетонные опоры по обе стороны тоннеля. Вершину длинного склона венчало металлическое ограждение; фары то и дело освещали его, но самих машин я не видел.
И тут краешком глаза я не то заметил, не то мне почудилась какая-то притаившаяся на вершине южной опоры фигура, не такая черная, как окружающая ее ночь, слегка освещенная фарами проносившихся по шоссе машин. Она была по эту сторону ограждения, едва видимая, однако распространявшая ауру угрозы, как химера, стоящая на парапете кафедрального собора.
Но стоило повернуть голову и присмотреться, как тени от огней автомобилей заплясали у меня перед глазами, словно стая воронов, взмывшая в воздух в разгар грозы. Более плотная фигура, окруженная пляшущими призраками, устремилась по диагонали вниз, удаляясь от меня и от опоры на юг, вдоль травянистой насыпи.
Не успел я моргнуть глазом, как она оказалась вне досягаемости мощных фар и затерялась в ночи, отделенная от меня шестиметровой стеной дамбы. При желании она могла вернуться и войти в тоннель вслед за мной.
Впрочем, вполне возможно, что ей не было до меня никакого дела. Думать, что галактики вращаются вокруг тебя, приятно, но центром Вселенной я себя все же не считал.